МЕДЛЕННОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЗАПАД

В немногочисленных статьях о китайской фантастике принято искать её корни в китайской мифологии, в древних философских трактатах вроде «Чжуан-цзы» (мудрец Чжуан, герой этой даосской книги притч, подарил нам бессмертный образ человека, которому приснилось, что он бабочка, и который при пробуждении не понимает, человек он — или бабочка, которой снится человек), в средневековом романе «Путешествие на Запад» У Чэнь-эня о царе обезьян Сунь Укуне, в новеллах Пу Сунлина. Может, это и верный подход, но если мы перенесём его на европейскую фантастику, то утонем в Гомере и Шекспире прежде, чем доберёмся хотя бы до Мэри Шелли. Согласитесь, это не дело.

Спору нет, традиция сочинения фантастических текстов в Китае — стародавняя, а переплетение мифологий — древнекитайской, даосской, буддистской — давало авторам таких текстов богатейший материал. Собственно, термином «сяошо» («низкие речения» — в отличие от «больших достижений», то бишь философских трактатов) в период Шести династий (V-VI века н. э.) называли короткие сюжетные рассказы без назидания и дидактики, и в основном это (цитируем китаиста Михаила Ермакова) «истории об удивительном, необычайном, таинственном и невероятном» — так называемые «чжигуай сяошо», «рассказы о чудесах». В настоящее время термин «сяошо» означает просто «художественный текст» (роман, иногда повесть или рассказ) — то есть вымысел-fiction, но не обязательно фантастический.

С научной же фантастикой в Китае до поры всё было не то чтобы плохо, а попросту никак — таковой не было. Видимо, главный фактор тут — иное положение науки. Если свои Платоны в виде Лао-цзы или Чжуан-цзы в Китае имелись, то «быстрых разумом Невтонов» Поднебесная не родила. Ни в самой империи, ни в соседних странах, находившихся в ареале её влияния, прикладной науки в европейском понимании этих слов не было: дифференциальное исчисление, двигатель внутреннего сгорания и таблицу Менделеева придумали не здесь. В той же Японии, которая, в принципе, была не прочь перенять у европейцев научные знания, математические трактаты помещались в монастырских библиотеках в одном разделе с книгами по икебане и прочими непрактичными хобби. Соответственно, в этих странах не было приличной физики, химии, биологии — и научных выдумок тоже. Ну и фантастики — в нашем понимании этого слова — тоже не было.

До поры китайцы отлично обходились своей литературой, причём почти вся она сочинялась на классическом литературном языке «вэньянь», который отличается от разговорного языка «байхуа» сильнее, чем церковнославянский от русского. В конце XIX века, однако, в Поднебесной подули ветры перемен — и китайцы стали открывать для себя Запад. Происходило это чаще не напрямую, а при посредстве более восприимчивых к переменам японцев: в 1853 году «чёрные корабли» коммодора Перри добрым словом и писто- летом заставили самураев выйти из многовековой изоляции, и те решили в кратчайшие сроки сделаться одной из передовых держав мира. Когда-то Япония культурно обобрала Китай, заимствовав у великого соседа письменность, архитектуру, одежду, религию, социальные теории и многое другое. Теперь она точно так же поступила с Западом.

Китайцы, еле поспевавшие за юркими самураями, какое-то время смотрели на западную культуру через японскую призму. Не последнюю роль тут сыграла письменность: японцам, разработавшим для своих фонетических нужд слоговые алфавиты, перенимать западную терминологию было легче, нежели китайцам, располагавшим исключительно иероглифами. Поневоле вспоминается Иосиф Бродский: «Ветер несёт нас на Запад, как жёлтые семена / из лопнувшего стручка, — туда, где стоит Стена. / На фоне её человек уродлив и страшен, как иероглиф, / как любые другие неразборчивые письмена».

Именно по-японски уже упоминавшийся Лу Синь, будущий крупный писатель-реалист, прочёл НФ-роман «Путешествие в лунный мир», переведённый, точнее, пересказанный Руйко Куроивой. Произошло это в 1902 году, когда Лу отправился в Японию, чтобы учиться в медицинской академии в Сэндае. Воображение молодого (21 год) и образованного (к этому возрасту он знал английский и немецкий) Лу эта книга — речь шла, как можно догадаться, о романе Жюля Верна «С Земли на Луну» — захватила полностью. Годом позже он перевёл её с японского на китайский и в предисловии гневался на то, что в Китае научная фантастика «столь же редка, как рог единорога, — лишнее подтверждения скудоумия нашей эпохи».

В процессе перевода Лу Синь столкнулся с тем, что переложение НФ на вэньянь крайне затруднительно: классический язык хорошо подходил для поэзии и гадания на панцире черепахи, но никак не для описаний устройства космической ракеты. А значит, фантастики (и науки как таковой) в Китае не будет, пока не сменится литературная традиция. Сам Лу сделал для этого немало, сочиняя книги, в которых вэньянь был смело смешан с байхуа.

В том же году фил о соф-реформатор Лян Цычао призвал всех образованных патриотов приобщиться к научной фантастике. В области литературы Лян был весьма деятелен: переводил Жюля Верна («Два года каникул») и Камиля фламмариона, а в 1902 году напечатал трактат «Будущее нового Китая», где описал своё представление о грядущем империи. В частности, Лян хотел, чтобы в Шанхае прошла Всемирная выставка; это его желание исполнилось… в 2010 году.