Новое поколение китайских фантастов, не пуганное Культурной революцией, действует куда смелее старших коллег. Гуандунский фантаст Чэнь Цюфань (род. 1981), работающий менеджером среднего звена в одной из крупнейших китайских веб-компаний, говорит в интервью, что ему повезло: «маленький город» с миллионным населением, в котором он родился, был объявлен при Дэн Сяопине особой экономической зоной, так что Чэнь «рос в сравнительном достатке, получил хорошее образование, имел доступ к информации, видел „Звёздные войны» и „Звёздный путь», стал поклонником Артура Кларка, Герберта Уэллса, Жюля Верна и, вдохновлённый ими, опубликовал первый рассказ в 16 лет». Чэнь известен романами «Видение бездны» (2006) о киберпанковских фильтрах восприятия реальности, распространение которых приводит к апокалиптическим последствиям, и «Мусорный прилив» (2013). Действие последнего происходит в 2020-х; угнетённые рабочие, перерабатывающие электронные отходы на Силиконовом острове в Южном Китае, поднимают восстание под предводительством Мими, «мусорной девочки», которая ввиду ужасной экологии острова досрочно переходит на следующую эволюционную ступень и становится постчеловеком. Оба романа можно расценивать как метафоры современного Китая. В тот же ряд встаёт рассказ «Год крысы» (2009), в котором китайские студенты будущего годны лишь на то, чтобы с копьями охотиться на гигантских крыс, выращенных на экспорт и сбежавших из лаборатории.
Среди других молодых фантастов выделяются фэй Дао, автор рассказа «Голова демона» (2007), в котором спасённый мозг воинственного диктатора благодаря разрыву с телом освобождается от страсти к кровопролитию, предпочитая ему философские беседы, и даже рекомендует предать себя казни за совершённые преступления; Ся Цзя (род. 1984), известная изящным рассказом «Фляга с демоном» (2004) о том, как демон предлагает физику Джеймсу Максвеллу — тому самому, кто придумал «демонов Максвелла», — фаустову сделку; преподающая английскую литературу в университете Чжао Хайхун (рож. 1977), автор сверхпопулярной повести «Иокаста» (1999) и рассказов вроде «Линьки» (2000) об инопланетном оборотне, который стал на Земле кинозвездой; Л а Л а (род. 1977), написавший рассказ «Вечные радиоволны» (2007) о человеке, а точнее, постчеловеке, который в далёком будущем поймал посланные сотни тысяч лет назад сигналы с последних космических кораблей, покинувших умирающую Землю.
Этот рассказ Л а Ла — прекрасный пример того, насколько контекстуальна китайская фантастика: история кажется чисто фантастической, если не знать, что её название отсылает к китайскому фильму 1958 года о радисте-коммунисте из шанхайского подполья, который погибает накануне освобождения города, так и не узнав о своём вкладе в будущее Китая. Связь с прошлым и разрыв с ним — тема, волнующая всех без исключения. По мнению историка фантастики У Яня, у китайской НФ есть три уникальные черты: 1) тема освобождения от оков прошлого, будь то устаревшая культура или негодная политика; 2) интерес к науке и проблемы её (не)зависимости от культуры (можно ли говорить о западной науке — или научное познание по сути своей универсально?); 3) попытка предсказать будущее китайской цивилизации — старейшей из выживших.
В одной своей статье У Янь предлагает взглянуть на историю НФ Поднебесной через призму лозунгов. Лян Цычао сказал: «Спасём страну посредством литературы!» Лу Синь сказал: «Популяризуем науку!» Чжэн Вэньгуан сказал: «Пойдём впереди науки!» Е Юнле сказал: «Ограничим три элемента!» (странный лозунг; жаль, У Янь не уточняет, что имеется в виду). Тун Эньчжэн сказал: «Воплотим научное отношение к жизни!» Вэй Яхуа сказал: «Функция фантастики — критика общества!» Фантасты нового века сказали: «Развлекать и самовыражаться!» Наконец, сам профессор У считает, что задача фантастики — «кричать на краю» (очевидно, бездны).
Мы — люди, как ни крутите, западной цивилизации — к такому концентрированному мышлению лозунгами не привыкли. Восприятие эпохи через девиз правления императора — чисто китайская черта, которой две, если не три тысячи лет. В Китае любое явление уходит корнями в прошлое. Так, современный разговорный язык изобилует «вэньянизма-ми», цитатами из Конфуция, древнекитайских философских трактатов, из сонма китайских поэтов, которых перевести на другие языки просто невозможно, потому что они, в свой черёд, тоже постоянно цитировали древних. И не надо думать, что вэньянь забыт: тот же Чэнь Цюфань в 2004 году получил на Тайване премию за фантастический рассказ «Записки из пещеры в Нинчуане», написанный с первого до последнего иероглифа на классическом китайском языке.
Может, оттого и редки переводы китайской НФ, что она впаяна в историю и культуру, которые во всей их полноте не переведёшь?
У Кена Лю есть англоязычное эссе о трудностях перевода китайской фантастики на английский, где он пишет: «Политический разрыв между Китаем и Западом, обострённый Сциллой китайской цензуры и Харибдой западного взгляда на Китай как на чуждую страну, превращает всякую попытку одолеть пространство между двумя языками в опасное путешествие». Лю приводит интереснейший пример того, как его рассказ «Бумажный зверинец», написанный на английском, переводили на китайский. Героиня этой истории -женщина, которая родилась в Китае незадолго до голода 1958-1961 годов и потеряла семью во время Культурной революции. Китайский переводчик эти подробности убрал; Кен Лю сначала разозлился, а потом осознал, что дело тут не только в боязни цензуры. И на голод, и на Культурную революцию в Китае смотрят не так, как на Западе, и не потому, что мозги китайцев промыты пропагандой, а потому, что западные толкования этих событий достаточно односторонни. Любая культура знает о себе больше, чем о других, и это неравенство всегда сказывается на интерпретации текстов.
Не спасает и то, что китайцы заимствуют западные идеи — те так или иначе преломляются через конфуцианскую этику, через даосизм и буддизм, социализм и государственный капитализм, через историю, в которой метания от цинских императоров к Председателю Мао и от Культурной революции к потребительству — лишь краткий эпизод в многовековой череде событий, фантасты Китая кажутся зависимыми от своей истории и культуры — но только кажутся. На самом деле разнообразная история Китая даёт им огромное количество степеней свободы.
Это видно, например, по рассказу Лю Цысиня «Облако стихов» (1997), который начинается удивительной сценой: трое существ спускаются под поверхность нашей планеты, чтобы попасть на полую Землю. Один из них — человек по имени И-и, один из последних людей во вселенной; второй — разумный ящер Большой Зуб; третий — бог в теле великого китайского поэта Ли Бо. Предыстория такова: космические ящеры разграбили Солнечную систему и поработили человечество, а И-и должен был стать жертвой, которую они принесли богам (бесконечно развитой цивилизации, представители которой существуют в виде чистой энергии). И-и удаётся убедить бога, что уничтожать человечество не следует: оно обладает тем, чего нет у богов, — поэзией. Бог, заядлый коллекционер галактического искусства, принимает обличье Ли Бо, чтобы понять, что такое китайские стихи, — и написанная на вэньяне поэзия ставит его в тупик. В итоге бог милует людей, воссоздаёт уничтоженную ящерами Землю и творит «облако стихов» — всевозможные сочетания иероглифов. Увы, и это не решает проблемы, ведь отличить хорошие стихи от плохих бог не может На это способны только китайцы.
Вот почему Китай вечен, велик и непобедим.